Мы говорим “тюменская литература”, а подразумеваем под этим каждый что-то своё: для кого-то тюменская литература – это сосед Дристогонов, по пьяни распевающий свои стихи на весь подъезд, для кого-то – то ли детский, то ли взрослый Владислав Крапивин, для кого-то – “насекомный” Мирослав Немиров или “философский” Алексей Шляков.

Мы не собираемся оспаривать ни первых, ни вторых, ни тем паче третьих: каждый из них по-своему прав.

Тюменская литература не является монолитом, провинциальная грязь наших улиц делает само существование литературы у нас удивительным фактом. Большинство творений местных авторов так и погибает в этой грязи, будучи не в силах преодолеть её. И лишь редкие из этой самой грязи выходят князьями и прорываются в Вечность. Может, кто-то мне не поверит, но у тюменской литературы действительно есть достойные представители. Целью данной статьи и является знакомство читателя с некоторыми из них.

На наш взгляд, среди тюменских прозаиков, начавших широко печататься после 1991 года, совершенно чётко выделяются два автора – Сергей Козлов и Александр Козловский. Нет, мы вовсе не забыли и о Вячеславе Софронове и Николае Коняеве, также безусловно крупных прозаиках, но именно в этот ряд не подходящих (ниже вы поймете, почему).

Дело в том, что Козлова и Козловского, помимо семантической общности фамилий, объединяет очень многое.

Сергей Козлов начал печататься со своими рассказами в 1989 году в тюменской периодике. Уже первый его опубликованный рассказ “От Я до А” обращает на себя внимание сложной позицией автора по отношению к дискурсивным играм, которые позже были воплощены произведениями В. Пелевина и других авторов. Вот цитата:

Всем, кто читал роман В. Пелевина “Чапаев и Пустота”, этот текст может показаться искусной пародией, если бы не два “но”: первое – рассказ написан в 1989 году; второе – сам лирический герой в рассказе

2

оказывается в подобной ситуации – в конце рассказа он видит на надгробии своего друга, автора упомянутого жизнеописания Кузьмы, своё собственное имя и дату рождения.

Позиция автора оказывается не просто сложной, она оказывается настолько скрытой и зашифрованной, что мы теряемся в догадках – что это? Ирония? Вечная грусть? Или то, что делает писателя истинно талантливым?

С середины 90-х годов Сергей Козлов начинает активно печататься в газете “Литературная Россия”. Сам этот факт говорит о многом: Москва слезам не верит, и редко кому из провинции удается пробиться в газету такого уровня.

На первый взгляд может показаться, что высмеивание столь временных явлений российской жизни, как правление Ельцина и его прихвостней недостойно художественной литературы. Но в том-то и дело, что эти явления Козловым воспринимаются не как социальный, классовый или национальный конфликт. Козлов ставит проблему шире.

3

Однако и демонический Осинский не знает всей правды – американцы лишь используют его для “чёрной работы”; задача Осинского и начальника его охраны генерала Кобрина – по-тихому убрать Павлова и Семёна.

Ещё перед этим Осинский убивает “крестного отца” Степана, тюменского авторитета дядю Колю. Это приводит Степана в один лагерь с братом.

Десант генерала Кобрина с американцем Маккаферти высаживается в Теулино, но их уже встречает команда местных мужиков во главе с Семёном и Степаном. Кобрина встречают выстрелы. Но тут выходит из кустов один из местных мужиков, пожилой Егор Васильевич Корчагин, “у которого рост и ширина в плечах были одинаковые”. Он вызывает Кобрина на “переговоры”. Именно так, в кавычках, потому что это отповедь Егора Васильевича:

• А нам-то каково? Нешто нам в удовольствие молодых ребят отстреливать? Сколько можно нам друг в друга стрелять на радость врагам нашим? Это ж, почитай, с семнадцатого года уняться не можем! В Москве-то вашей уже давно одни неруси правят! И вы этих нерусей слушаете?!…

Такова вкратце основная сюжетная линия романа (а в “Отражении” их несколько, и каждая раскручивается Козловым со свойственной ему интригой).

Таким образом, как уже говорилось выше, раскол в современном российском обществе, по Козлову, проходит не по социальным или национальным границам, этот раскол имеет другую природу: это конфликт между Добром и Злом, в котором Добро может победить, а может и нет.

Здесь для Козлова важны три фактора: времени, места и действия. Во-первых, показывается явно наше время, со знакомыми нам реалиями, и это

4

оправдывает включение таких “невечных” элементов, как политика и преступность. Во-вторых, в качестве места зачастую выступают наши город и область. В “Отражении” действие большей частью происходит в Тюмени и в Теулино; прямо Тюмень не называется, но в описаниях Козлов даёт нам понять, что речь идет именно о нашем городе.

В повести “Русский Фауст”, где герой оказывается директором тюменского филиала американской компании, скупающей души наших граждан, весомая часть действия также происходит в Тюмени, указан даже адрес представительства дьявольской фирмы: Дзержинского, 22. Повесть “Репетиция апокалипсиса” начинается с описания города, упоминаются золоченые кресты “церкви Петра и Павла на крутом берегу реки”.

Показывая нам наше время и наше место, Козлов хочет достучаться до нас: смотрите, люди, вселенская борьба Добра и Зла идет не где-то далеко и не с кем-то другим, она идет везде, она идет здесь и сейчас, и каждый из нас её невольный участник. То, что в “Русском Фаусте” герои в конце попадают в Америку, где взрывают гнездо дьявольской корпорации “Америкэн перпетуум мобиле”, вовсе не говорит об обратном. Дело тут в том, что здесь, в Тюмени, герои не могли справиться со Злом, и поэтому приходится залезть в логово зверя.

Здесь появляется третий фактор – фактор действия. Показывая нам наше время и наше место, Козлов одновременно показывает и то, как мы должны действовать в таких обстоятельствах.

Таким образом, Сергей Козлов именно на уровне идеи предстает перед нами как писатель русский и православный. Мистика у Козлова (см. например рассказ “Мама-Маша”) – это не чертовщина, она окрашена в принципиально иные, православные тона, она есть Божье предопределение.

Мне бы хотелось закончить статью о Сергее Козлове его же стихотворением:

И вот в 2000 году в ПО “Исеть” выходит новая книга Козловского “Откровенно говоря”, с подзаголовком “проза абсурда”. Довольно странно, что некоторые тюменские критики, которым вечно не хватает “модерновости” в местной литературе, совершенно обошли эту книгу своим вниманием. Ну да Бог с ними.

Уже в аннотации к книге мы видим то обилие реакций, которые она вызвала: “Чушь какая-то”, “Бред собачий!”, “Подражание Хармсу и ничего более”, “Обычная игра слов”.

От “Люди сказывают” к “Откровенно говоря”? От фольклора к абсурду? На первый взгляд поворот довольно неожиданный.

На самом же деле мир сейчас настолько хаотичен, что нормальному человеку не под силу уже каким-то логическим путем привести этот хаос в некое подобие космоса. Поэтому нормальный человек и склонен искать нелогические, мистические способы познания мира. В таком случае этот поворот Козловского к абсурду представляется нам вполне оправданным и закономерным.

Приступим же непосредственно к объекту нашего исследования. Состав книги из 99 страничек таков: видимо повесть “Откровенно говоря”, “Почти по Хармсу”(что-то в двух частях без начала и конца), “Записки о лейтенанте Васильеве”, детектив “Тревожное дежурство”, “Профессиональные идиотские сказки”, “Об обороноспособности”, “О женском непостоянстве”, “Из жизни разведчика Вити Суворова”.

Герой заглавной повести “Откровенно говоря” начинает с того, что он теперь совсем дурак стал. Конечно, он во многом наделен чертами фольклорного дурака, но эта фольклорность, опора на традиции народного творчества – не более чем игра.

6

Герой часто и активно использует закрепленные в народном сознании фразеологизмы, но уже не видит в них целостного сакрального значения и играет ими как набором слов. Фразеологизмы, как единицы речи, обладающие целостным значением и воспроизводимостью, героем восприниимаются как повод поиграть со словесной реальностью, расчленить ее на составляющие, попытавшись выявит при этом механизм воздействия словесной единицы; но одновременно это означает и ситуацию погруженности героя в фольклор. Примеры:

“Хата с краю – ниче не знаю. Ха! А ведь сами подумайте, нельзя человеку без края обойтись. Так что край-то мне теперь родным стал. Родной край, так сказать.”

“Народная мудрость гласит, между прочим, что это работа дурака любит, а вот про отношение дурака к работе как раз не упоминается”.

Козловский, конечно, активно играет с ценностями, например, советской эпохи. В самом конце повести помещен эпизод с письмом Ю. В. Андропову, которое можно процитировать здесь:

И подпись: “Честный человек”.

На примере этого эпизода можно понять, что никакой новой аксиологии у Козловского нет. Ценность для него одна, и эта ценность – игра. Герой Козловского оказывается человеком, который постоянно играет – играет со словом, играет с политическими стереотипами, играет с самим собой, наконец.

Далее мы узнаем, что про корзину с мусором придумал не автор, “… а С. Б. Шумский, который записки таскал оттуда. А вот я у него сам подход к проблеме сплагиатничал.”

В “чем-то в двух частях без начала и конца” “Почти по Хармсу” перед нами предстают до боли знакомые реалии российской современности:

7

здесь есть и так называемый Герой нашего времени, на поверку оказывающийся обычным люмпеном; здесь же и Ромальдас Альгисович Держимович, “известный человек известной интернациональности, доктор”; есть и взвод Тюменского ОМОНа – “сорок мальчиков подряд”. В то же время остальными действующими лицами являются Пушкин, Чехов, Гамлет, Сальвадор Дали, Ньютон, Эйнштейн.

Подход к проблеме в данном случае Козловский “спланиатничал” уже у Хармса. Хармс на сегодняшний день в определенной части современной российской литературы является фигурой настолько часто упоминаемой, что опубликованные в “Сетевой Словесности” после взрывов в Америке “Анекдоты о мулле Омаре и Усаме бен Ладене, приписываемые Хармсу” Александра Прокофьева вызвали несколько нервную и отрицательную реакцию читателей: слишком много Хармса.

Видимо, взрывы 11 сентября подействовали на массы отрезвляюще и именно поэтому высмеивание муллы Омара и бен Ладена не вызвало ожидаемого смеха: сейчас присутствует ясное понимание того, что это довольно серьезные противники.

Художественная действительность “Почти по Хармсу” хоть и является полем абсолютного абсурда, все-таки вполне может быть корреллирована нами с тем, что творится на улицах современной России. ОМОН, который ходит и бьет всех дубинками, отсутствие Героя, ненужность и неумелость писательских потугов Автора. А уважаемым всеми и имеющим деньги оказывается один-единственный человек – Ромальдас Альгисович Держимович. Казалось бы, есть ещё кое-что, чего в России хватает, а в повести нет. Но в одной из сносок к “Откровенно говоря” обнаруживаем то, что нам нужно:

“Неутешительная статистика последнего времени, между прочим, свидетельствует о том, что в большинстве своем не черные страдают от белых, а белые от черных.”

Абсурд как форма повествования в данном случае идет от фольклора. Мир абсурден и алогичен, но он остается целостным, а абсурд в таком случае является нелогическим способом установления новых мистических связей в этом абсурдном мире. В ремарке к “Почти по Хармсу” автор замечает, что “действие происходит вне времени и пространства”. И в первых же строчках противоречит сам себе:

“В городе Москве на станции метро Чеховская имени Чехова, который был Антон Палыч, рядом станцией Пушкинская имени Пушкина, который был Александр Сергеевич, стоит памятник Горькому, который был Максим без отчества, похожий на памятник Дзержинскому, который был Ф. Э. Не верите? Сходите – сами убедитесь.”

8

“Вне времени и пространства” – но ниже уже указывалось, что и время и пространство есть, есть реалии, от которых не уйти. Следовательно это “вне времени и пространства” понимай как “в Вечности”. Действительно, берутся вечные образы: Пушкин, Чехов, Гамлет, Сальвадор Дали, Эйнштейн, Ньютон. Гамлет ходит и задает свой вечный вопрос : “Быть или не быть?”. Вечный русский автор вечно ищет Героя нашего времени. И вечный Ромальдас Альгисович Держимович вечно зарабатывает деньги.

А то, что мы узнаем во всем этом и современную Россию, означает лишь, что и мы погружены в Вечность.

И все это будет вечно продолжаться.

“ Вообще-то, уважаемый товарищ редактор, конец у меня немного того – смазан. Но это я и сам понимаю. Но не в конце же в конце-концов вся суть. Главное, чтоб начало хорошее во всем было. Так что вы уж, пожалуйста, напечатайте мою вещь. Надо ведь народ учить, чтобы понимали они хоть немного, что у нас вокруг твориться.”

Конец, как мы видим, вытекает из содержания.

Итак, Александр Козловский, как писатель молодой, вовсе не чуждается эксперимента, он активно пробует на прочность литературу, и это сближает его с московской культурной тусовкой.

Так что же общего и различного у Козлова и Козловского?

Оба они, как было показано выше, русские мистики, с той разницей, что Сергей Козлов корни русского мистического сознания видит в Православии, а Александр Козловский уходит в сферу фольклора и русской демонологии.

У героев Сергея Козлова мироощущение более обостренное, апокалиптическое. Наше время для Козлова – это своеобразная репетиция апокалипсиса, это время, когда каждый должен четко определиться, на чьей он стороне. А русский человек должен быть на стороне Бога, а значит и Православия. Игра в таком случае неуместна, она чрезвычайно опасна, потому что обрекает человека на гибель, а душу на вечные страдания.

9

Александр Козловский, тоже писатель русский и мистический, не чужд игре, для него мир не стоит на краю гибели, а Россия с её извечными русскими вопросами является вечной и незыблемой.

Чтобы добавить под конец ещё немного мистики, скажу, что обоих их зовут также, как и их отцов: Козлова звать Сергеем Сергеевичем, а Козловского Александром Александровичем.