К ней подойти –
Мешали стены.
Горели пламенем
Больные плечи,
Гудел фонарь
Угарным газом.
Глотали пепел
Порезы пальцев
И будто бы…
Хотелось пить.
Но нас забыл
высокий разум.
Молился нехотя -
Все ждал измены.
Все грыз искосы
Оконных рам,
Пытаясь сделать
Чуть-чуть пошире
Дыру в рассвет.
(Она молчала,
и в пенной грусти
роняла дождь).
На полпути
Я был разрушен
Рисунком капель
На белой коже.
Сплетенья пальцев
Долбила дрожь.
Чужой рассвет
В чужой квартире…
Лихорадка странного генеза,
Беспощадность буйного психоза.
Серый день напомнил мне протезы
На зубах у старого Спинозы.
По мне плачут буквы расписаний
Уходящих в небо поездов.
Дай запомнить руны очертаний
Твоего лица и звук шагов.
… серый дождь не знает расстояний –
Он всегда и всюду там, где я.
Меня манит лужа замерзаний
И мечтает странная петля.
Тихо стонет, извергая влагу
Из моих полуоткрытых век.
Я лежал, мне было так приятно,
Подо мной растаял серый снег.
… Нострадамус был уже в оргазме,
Когда я пришел за предсказаньем,
А внизу стоял Данила-мастер,
И точил топор Святым Писаньем.
А в углу тихонько плакал Боже,
Он устал за этот долгий день.
Он хотел, чтоб всем нам было лучше,
Ну а нам всем наплевать и лень…
Я написал все, что можно
И сжег.
Возмутился снежок.
Пепел знает правду:
Весна как порок –
Раскапывай ямы и хорони.
Нас разлучают потоки с крыш,
Но мы не расскажем мамам
Как не смогли,
Как смешали кровь
С не дотаявшим ядом,
И берегли, берегли каждый вдох,
Замирая с рассветом пылью
На обочинах дальних дорог.
И смотрели, смотрели, как падать страшно
Тому, кто станет битым стеклом
И порежет ночным нам крылья…
Озадачена «винтом».
Реальность корчится на грани.
Помяни меня словцом,
Когда закончатся скитанья.
Когда нашли все, что искали,
Давно сварили и забыли,
А небо, то, что было синим,
Давно сереет за окном…
Молитвы были непростыми –
Я жег в печи свои стихи.
Боясь влюбиться в бунт стихий,
Я прятал сердце под кроватью.
И рвал последнюю струну,
Пытаясь снять с кого-то платье.
Их было много. И я понял:
Я ждал всегда тебя одну.
И сразу стало как-то тихо,
И стены больше не кричали,
И окна больше не слепили,
И вены тихо зарастали.
Деревья больше не ломали
Свои замерзшие ресницы.
И если б я был теплой кровью,
Мне бы хотелось просто литься…
Собака выгрызла железную дверь изнутри,
А Бог бы стоял за ней сто и три дня.
С сердца сняли все бьющиеся предметы,
И затянули в броню –
В ней тесно,
Но мякоть будет цела.
Бледнеющий день ото дня цвет глаз.
(Господь, закали огнем мою душу,
чтоб согреться в ночи!)
Иконы прозрачны, сквозь них видны кирпичи.
Они, как губка, впитали в себя
Всю здешнюю кровь.
Теперь их поры ждут нас.
Железо крест-накрест становится острым ножом,
И режет запах снаружи
И дым изнутри.
За стенами прячутся люди, их сердца голышом
Ложатся на мокрый бетон,
Звенят как стекло,
И скрежет замков застревает в
еще теплой груди.
(Из цикла
«Колючий дождь. Осень, которой не было» 2003г.)
Как ни кончилась книга,
Снятся перила и мост.
Солнце – трагедия ставен,
Ржавые петли дверей.
Зерна рассыпались в прах,
Ржавые лица вождей,
Прикосновения трав –
Прелюбодеи зимы…
Зона скворечников душ,
В мертвых деревьях рассвет.
Пальцы не скрючивших лет,
Ноги не стоптанных зим.
Только что был молодым,
Вроде задел только швом,
Новый диагноз – весна,
И запоют соловьем…
Бродят чужие менты.
В городе стянутых щек
Каждый ждет капли воды…
Потушили свет,
Коридоры уходят вдаль.
Декламация текстов
В переводе со стен на бумагу.
Переменный ток,
Даже если больно и жаль,
И раскидистость рук,
Согласно Святому Знаку.
Переменная облачность
Разведенных мостов,
И попытка вселиться
В твердо стоящую стену,
И критический угол
Перегиба основ,
Копируя мерзлую, тугую
Закупорку вены.
Реинкарнируй в деревья,
Реинкарнируй в дождь,
Реинкарнируй в открытые окна,
Реинкарнируй в дрожь.
Реинкарнируй в деревья,
Реинкарнируй в дождь,
Реинкарнируй в слезы на пальцах,
Мне нужно знать, что ты не уйдешь…
Добром не кончится даренье добра,
Пуля не спросит почем тебе небо,
На кусок мыла меняла меня
И плакала тихо, пока не истлела.
А дождь пытался быть мягким и мудрым
И накладывал швы на раненый вдох –
Исцеления полного хватит надолго,
Чтобы снова приняться копать землю в кровь.
Собираю в ладони свою нервную дрожь,
Зажимаю дыры в стенах объятий,
И дарю этим листьям непрощеную ложь –
Для тебя у меня только белое платье…
А вечер тихий болел снегопадом,
Замирая ладонью на теплой щеке,
Маскируя тебя под количество статуй,
Как ни силился бы, неизвестного мне.
Смотри на меня, как на доброе слово
Когда стылые вены просят тепла.
Тромбы в крови – это льдины безмолвий
Того, в чей океан вытекает река.
А день нестерпимо пах суицидом
И окна ловили раскрасневшийся взгляд,
Но невзначай оказались закрыты,
Остается, как раньше – любить
снегопад…
Они ушли играть
Моим упругим сном.
Меня не пригласили –
Я выпал в забытье,
Глотая только пыль
С обложек старых книг.
Ты - камень в мою спину,
Я – белка в колесе.
Я меряю свой путь
Количеством кругов,
Пытаясь не уснуть
И не забыть слова,
Я знаю, что ты мне
Лишь временный приют,
И там, где ты исчезнешь,
Растет дурман-трава.
Дари свои стихи
Вдыхающим их дым,
И, принимая их
Как будто бы всерьез,
В моих глазах туман,
Ты видишь, как танцует
Дурманящий ответ?
Не задавай вопрос!
Все как-то х…во…
Рисуй в зеркалах моих цвет
яблонь: я не так уж и молод,
как об этом поют
по весне соловьи. И паркет
на полу застыл тревожным молчаньем,
рисуя изгибы присутствий шагов под углом.
Если слышишь меня, перепутай меня с сигаретой!
А
иначе, зачем я вдыхал в себя весь этот дым…
Докури до конца, а потом затуши
запятой, как я делал тогда,
когда был молодым.
О, запутай мне в волосы небо,
А иначе зачем ты во сне посылаешь мне птиц?
Я рожден для бессмертья –
С чьих-то чистых ресниц
Я как семя вернусь
В плодородную землю…
Лунный свет догорал
стремительно и нетерпеливо. На столе из разорванных глупых стихов лежал стук голов. В полночь тело, еще не остывшее, громко и жадно хрипело И молило закончить все сразу без боли и снов. Лунный свет догорел и оставил на стенах рваные шрамы, А в глазах он оставил тоску осенних озер. А в ушах добрый голос давно покинувшей мамы: «Ты полюбишь когда-нибудь снова, но
за это пойдешь на костер». |
Стремительно и нетерпеливо лежал
стук голов. Громко
и жадно хрипело без
боли и снов. Рваные
шрамы Осенних
озер, |
I
Я вижу, как движется воздух там, где кончается пламя,
А тот, кто вечно в тени, трогает землю твоими руками,
И, чувствуя сырость вчерашних дождей,
Он медленно пьет исходящий ручей,
Вникая незримо в суть сложных вещей
Он думает Вечность.
II
Намажь его медом, там, где не хочется боли,
Впитай всем, чем можешь, его растворимые соли.
Его зрачки без реакций на свет,
И губы пугаются – пульса нет.
Боясь превратиться в банальный минет,
Ты плачешь…
III
Резиновый мячик скачет,
как будто и не было вовсе неба.
Проси у ворон студеной водицы и черствого хлеба.
Грей на огне седые ладони,
Но помни, что нет ни ночи без боли,
А время сдирает с кожи мозоли,
Минуя погрешность.
Год 2001
Тщетно прячась в дожде,
Вырази мне
Я открыл свою душу,
Но она пуста.
Я открыл глаза,
Кругом темнота.
Я закрыл глаза –
Мне хотелось только покоя,
Ваши руки несли его
Туда, где гора,
Где под солнцем палящим
Кричала толпа,
Где стояли кресты, и я вспомнил –
Их было трое.
И один говорил:
“Ты же святой!
помоги себе
и возьми нас с собой!”
А второй молился и плакал:
“Тебя я не стою!”
А на крышах,
Страдавших от сильной жары,
Сидел я и смотрел
На что-то вдали,
Где река Иордан
Была разлита водою.
И я вспомнил про душу,
Но в ней пустота.
Я открыл глаза,
А кругом темнота.
Я закрыл глаза –
Мне хотелось только покоя,
Ваши руки несли меня
Туда, где гора,
Где под солнцем палящим
Кричала толпа,
Где стояли кресты, и я вспомнил –
Нас было трое.
Год 2002
…Когда воскресший спаситель пришел ко мне,
По нему ползали черви,
И я спросил его: «Кто войдет в твой рай?»
И он ответил: «Ты будешь первый».
И указал рукой куда-то вдаль,
В глазах его был безумный вопрос.
И я понял, что там его Господин,
А он просто брошенный пес…
Я. Дягилева
Вечер
Куда-то тянет пальцы. Дождь
Стучит по крышам, хочет внутрь.
Я не живу по «Камасутре»,
Меня нет дома – я засох.
Придет вода и будет сок,
Придет вода и будет утро,
И день наполнит до краев
Вода.
А небо знает, но не скажет –
Вода забыла берега.
Куда-то делись все слова,
И в горле словно пересохло…
Придет вода и будет мокро.
Прохожий, дай же закурить,
Меня не сможет напоить
Вода.
Вечер.
А дождь придет и будет утро,
Но надо как-то все сначала.
Я весь истрачен, ну и пусть…
Я все отдал, но видно мало.
И кто-то скажет: «Бог с тобой»,
Но я то знаю: только Дьявол,
И никогда не станет алой
Вода…
Не будем больше не знать,
Не будем больше не верить.
Моими устами в тетрадь,
Твоими попытками мерить.
Мерить мои голоса
Простой игрой децибел,
И тихо неметь в небесах
Пытаясь найти свой предел.
Чем дальше, тем ближе холмы,
Чем выше, тем дальше до звезд.
Лечиться от бремени времени
Вреднее, чем дым папирос.
А первый окурок добил,
И нечего больше спасать,
А тот, кто бесследно исчез,
Хотел бы ты его знать?
А та, что ушла вместе с ним,
Хотел бы ты с ней переспать?
Желание рухнуть на камни –
Познание непонятного.
Пальцами небо запятнано,
Окна, одетые в ставни.
Письма лежат нетронутыми,
От тех, кто все еще ждет ответа.
Я не хочу быть ими замеченным,
И не вскрываю конвертов.
Не нахожу себе места –
Слишком узки подоконники.
Рано еще на карнизы мне –
Не высохла кровь в рукомойнике.
Синие, холодные пальцы
Пахнут сгоревшими спичками,
Повременим с освещением –
Я не успел еще выспаться.
(Сон как надежда на лучшее –
Там ничего не больно…
Пусть ковыряют ямы на коже
И засыпают их солью.)
Видит день глазами
С красною каймой,
Рисует ночь слезами,
Взятыми у нас стобой.
Я немой,
А ты слепая –
Мы идем к одной звезде.
Нас венчали и распяли
На одном кресте.
Мы спали и видели сны,
В одной постели,
Нас похоронят в одном гробу –
Мы так хотели.
Рев переходит в визг,
Когда рвутся вены,
Ночь переходит в день,
Солнце ложится на стены.
Ночь, нарисованная слезами,
Взятыми у нас с тобой,
И день приходит с разбегу
В стену головой.
Я немой,
Ты умерла –
Мы идем одной дорогой.
Наш последний белый день
Тухнет понемногу.
Бумеранг молчаливых террариумов.
………
………
………
Бей меня лопастью своего вертолета.
Я маскируюсь под пропасти
на поверхности спинного мозга.
Девочка смотрится броско
в клетке, задернутой шторами,
музыка Джа на присосках
держится ближе к периметру.
Мимику! Спрячь свою мимику –
это то, что возможно…
Где-то внутри умирают Лирики,
но было бы просто, слишком просто – по
верхность спинного мозга, по
верхность спинного мозга, по
верхность спинного мозга.
режут облако моих созерцаний.
Наполни пакет озимых страданий,
не теряй притяженье периметра.
Мимика, глупая мимика –
несколько точных движений,
конверты почтовых влечений,
как цветы на могилу Лирика.
В клетке, задернутой шторами,
девочку съели полоски света
и музыка Джа на присосках.
Поверхность спинного мозга,
как вечер, разрытый бритвами,
утро насытно молитвами.
Закрой простынею чистой
реакцию на течение
и не проси прощения
у сломанных нежных веток.
Прощение – это не просто по
верхность спинного мозга.
Галлюцинации терпимы.
Нужен новый trip до завтра,
Будет теплый дождь, покуда
В небе плещется собака.
Стены весело танцуют,
Мысли путаются страшно,
Назови меня росою –
Я забуду, что мне важно.
Окропи мое спасенье
Вязкой слякотью из губ,
Или дай немного зренья,
Чтоб увидеть легкость рук.
Меня делали из глины –
Я чуть грязен под дождем,
Но я трескаюсь на солнце –
Спрячь в дому меня пустом.
Расцарапай мое тело
Штукатуркой с потолка,
Загляни в мои ладони –
Ты поймешь, как ты легка.
«Но не вздумай растворяться
в вязкой слякоти ночей» -
я сказал, она осталась.
Была ночь, и я был с ней.
А потом настало утро,
Как огромный яркий шар.
Эти странные флэш бэки,
Будто небо еще там;
Будто воздух задохнулся
Геометрией углов,
Будто все, что было раньше –
Это только память снов.
Вдыхаю с пылью испарения гнили,
Запах исходит от мертвых рук.
Они отыграли, они отзвонили,
Они потеряли все, что вокруг.
На башне замолк звон колокола –
На его языке висит настоятель,
На старых иконах в развалинах храма
Дремлет Создатель.
Угрюмые окна усмехнутся решеткой:
Охраняют меня – большую дыру,
Комната в клетку, когда встанет солнце,
Крестики-нолики на полу.
Солнечным зайчиком скачет улыбка,
Окно напротив отворилось приветом,
Сейчас нас всех убивает зима…
Не грусти,
встретимся летом.
1996 – 2000 (Сборник
«Больное семя» 2000г.)
Каждый раз докуривать до фильтра,
Каждый раз допивать до дна,
Каждый раз любить до гроба,
Каждый вечер новая война.
И я бесчестен, как снайпер,
В этой кровавой бойне,
Я безгрешен, как мальчик,
Выросший на колокольне;
Ураганный ветер
Закладывает уши блюзом,
Я искалечен как жизнь,
Под щекой нарываю флюсом.
И бесконечен, как смерть,
Начатая в полнолунье,
И раздавлен, как червь
Под ногами толпы безумной.
Каждый раз докуривать до фильтра,
Каждый раз допивать до дна,
Каждый раз любить до гроба,
Каждый вечер новая война.
1996 – 2000 (Сборник
«Больное семя» 2000г.)
Я буду писать на стене
Твое имя,
И в белой простыне
Выходить на верхний этаж,
Разговаривай шепотом –
Нас могут услышать крысы,
Крысы хватают и тащат вниз,
В подземелья, похожих на нас.
В трубах бурлит и капает –
Гидрофобия,
Жителей Нижних Пространств
Пожирает чума.
Поднимись на крышу –
Простыня разлетится как крылья,
Но ты не ангел, нет,
И не смотри свысока…
Тот, кто мог,
Давно улетел,
Остальные остались помнить и пить.
Те, кто мог говорить,
Оставляли на стенах свои имена,
Но не слова не сказано после того,
Как погас весь свет…
…столько лет
Я хотел научиться летать,
Но я болен –
Слишком тяжел от того,
Что много дышу.
Погасший огонь равнодушен,
По колено мертвому море,
Проверяя твой рвотный рефлекс
Я пускаю слюну.
И я буду обводить на полу
Твои крылья мелом,
Завернув в простыню твое тело,
Выходить на верхний этаж,
Разговаривай шепотом –
Ты сможешь услышать ветер.
Видишь, кто-то опять летит на юг,
Но, наверно, это просто мираж…
1996 – 2000 (Сборник
«Больное семя» 2000г.)
Игла моя остра
Вела меня в астрал,
А «грешные» дела
Вели меня в подвал.
Исколотые руки
Писали слово «Бог»,
А нервные глаза
Искали потолок.
И снова текла кровь
Из ран, как у Христа.
«Дороги» оставляя,
Я познавал тебя.
1996 – 2000 (Сборник
«Больное семя» 2000г.)
Делаю людей я.
Из картона и краски
Делаю им маски.
На бумаге кистью
Я рисую их мысли
И, толкая к краю,
Убиваю.
Легким белым дымком
Обиделся выстрел,
Чей-то день оказался
В последних числах.
К Дню рождения – пирог
Из грязи и теста,
Зарядили свинцом,
Чтобы было полезней…
1996 – 2000 (Сборник
«Больное семя» 2000г.)
Я на дне,
Ты на воде,
Читаешь какому-то
Богу молитвы
И держишь меня
За желтые волосы,
Раня ими пальцы,
Как острой бритвой.
Кровь становится пузырьками
И поднимается вверх,
Соленая морская вода
Яростно лижет твой голый нерв.
Может, я твой сон,
Или ты мой бред?
Мы на разных концах земли,
Но если ты сейчас отпустишь меня,
Мне не подняться с большой глубины
Твоих грез…
В мире наших фантазий,
Галлюцинаций,
Ты моя жизнь, а я твоя гибель,
Ты тянешь вверх, а я тяну вниз –
В своем стремлении выжить
Я могу убить.
Как жесток Морфей,
Что обрек нас на эти
Тяжелые муки,
Не давая проснуться,
Но если я утону,
Что будет с тобой?
Но пальцы немеют
И волосы рвутся.
Я пойду на дно
Обессилевшим трупом,
И мне не проснуться
В своей постели.
Ты проснешься утром
С пучком волос в руке,
И следами моих рук
На усталом теле.
1996 – 2000 (Сборник
«Больное семя» 2000г.)
Пространством недовольны стены –
Устали ограничивать квадрат.
Пытались отойти или скривиться,
Но, не вперед и не назад.
И падают, и разлетаются в куски,
Хоронят под собой Мировоззренье.
Оконные проемы так узки –
Сквозь них улавливаются лишь мгновенья.
Сегодня, трогательнее, чем вчера,
Я слушаю, а ты поешь о людях,
Которым не нужна твоя вода,
Которые не помнят и не любят.
1996 – 2000 (Сборник
«Больное семя» 2000г.)
На грязных ветвях рождаются капли,
Солнце на сучьях повисло,
Я пытаюсь понять, куда же девалось
Мое беззаботное свинство.
Подавился ветер старушкой,
Изорвал ее платье, скинул в реку,
Разошлись круги, всплыл синий платочек –
Не слыхать больше звонкого смеха…
…В эти мрачные зимние сумерки
мне страшно быть рядом с мертвыми!
Нас называют зернами,
и зарывают в мокрую землю.
Глазницы блестят, как фонари,
Где-то воет ветер, или плачет ребенок.
Мы в темноте, как миражи,
Ломает кости холод спросонок.
А с утра растопили снега,
Заварили чай в грязном стакане,
Нахлебались войн и кровавых побед,
Утопили ночь в страшной ванне…
Пионерским костром разгорелся синяк –
Записали в книгу судьбы,
На любой случай жизни есть готовый патрон,
Если веришь, что счастлив, не бывает тоски.
…а тех, кого валит холера,
Забивают в ящик и сжигают в печах,
Не задерживай очередь – ты не один,
Никому не важно, что в тебе живет страх.
Седина тебе в бороду, бес в ребро,
На пенсию купил пулемет,
Подогнал прицел и открыл окно –
Больше в городе никто не живет.
…В эти мрачные зимние сумерки
мне страшно быть рядом с мертвыми!
Нас называют зернами,
и зарывают в мокрую землю.
1996 – 2000 (Сборник
«Больное семя» 2000г.)
Постигая пространство выше, чем на три головы,
Небо с упреком прижимает к усталой земле;
Разрываю слой облаков осколком поднятой руки,
И блуждаю разбуженным эхом в лабиринте стихов,
Ловя свой голос язвой угрюмой петли.
Не пройти мимо резкости мрачных красот и высот,
Запивая все это глотком раздраженной воды.
Размышления о смысле жизни не имеют логически стройных цепей,
Утверждение, что все мы живы, не имеет никаких оснований,
Бессознательность сути приобретает неясную форму,
А услужливо – приветливый мир засоряет мозг уймой ненужных желаний.
Если жизнь – это сон, то куда же уходят те, кто не спят?
И кто кому сниться – ты или я?
Существуют ли люди, когда их не видно,
И где границы этого сна,
И что значит «смерть»?
Нелепо солнечный день навалился, и хрустнули кости,
Пустыми глазницами черепа создатель смотрит на нас.
Вереницы идущих в небо теряются за горизонтом,
Я сижу в позе лотоса и жду, когда откроется третий глаз.
И тогда я увижу, что там, на дне стакана,
И на солнце, наверно, будет не больно смотреть,
Я услышу крики тех, кто в поисках бога
сорвался со строительных кранов,
И тогда мне останется выйти на
крышу и полететь…
1996 – 2000 (Сборник «Больное
семя» 2000г.)
Я теряю себя в скошенных травах,
Выделяя слюну на запах росы,
Ночью по небу снуют волкодавы,
Разрывая материю с той стороны.
Из открытых ран валят сугробы,
Заливая быстро глаза и рты,
Наш палач – это время, и оно нас угробит,
Чтобы не было смерти, разбиваю часы.
Я был Охотник, теперь я Жертва,
Старый Жнец на цепи держит зверей,
И, видя мой след на примятой траве,
Он знает, что я становлюсь все слабей.
Два часа ходу до ближайшего камня,
Через час пути кончается мост,
Полетим над пропастью стаей ворон,
А под нами небо с прострелами звезд.
Серый дождь из свинца согреет землю,
Твой открытый рот станет Черной Дырой,
И, теряя себя в скошенных травах,
Старый Жнец улыбнется второй
головой…
1996 – 2000 (Сборник
«Больное семя» 2000г.)
И я в этом городе жил,
Я носил с собою кастет,
Иначе я был бы бит,
Иначе я был бы бит.
И я в этом городе жил,
Стараясь не знать много
слов,
Иначе я был бы бит,
Иначе я был бы бит.
Е. Летов.
Город солнца.
На стоптанных улицах весело дохнуть,
И сколько не идти по ним
До самого неба –
Конец все тот же.
Мастер слова –
Стихи на стенах для пустоголовых.
И сколько не читай их перед сном –
Ничто не ново.
Скоро осень.
Деревьям сифилис сжирает кожу,
И сколько не мети пожелтевшие листья,
Все идти по ним до самого дома.
Седьмое небо.
Там только и разговоров,
Что о море.
Круги на воде – чья-то жизнь,
И только кровью разрезан камень.
Кто-то плачет.
Мы сидим на камне и ждем дождя.
И кто-то верит, что мы бессмертны,
Но до конца дня…
1996 – 2000 (Сборник
«Больное семя» 2000г.)
Тебя лишили девственности волки,
И девственные вены порвал мой шприц.
И в этой подыхающей Вселенной
Остались только мы с тобой
Да Повелитель Крыс.
И слушая концерт загробных звуков,
Набив желудки заутробной гнилью,
И каждому из нас по капле муки –
Идем по лужам, занесенным пылью.
…все крысы научились вдруг летать,
И устремились, но не вверх, а вниз.
Курите порошок из человеческих костей –
Так завещал Великий Мастер Крыс.
Сегодня ты, а завтра точно я,
Ведь малочисленный народ обязан приносить им жертвы,
Ведь все это записано в Книге Бытия,
В том самом «Геноциде», части первой.
И каждому своя глава,
И каждому своя пора,
А мы узнали лишь вчера –
Сегодня нам не спится.
Ты подари мне ночь,
Последнюю, как дождь,
Ну а потом иди ко всем чертям,
Моя Волчица…
1996 – 2000 (Сборник
«Больное семя» 2000г.)
Болезненный опыт – кидаться на стекла,
Ловя дождь сквозь окно,
И плакать по-детски над мертвой синицей,
Что разбилась об лед за стеклом.
Болезненный опыт – обжигать горло водкой,
Когда хочешь забыть.
Царапать на стенке: «Я все еще жив,
а иначе не может быть».
Болезненный опыт – пытаться летать,
Расправляя крылья, которых нет.
Болезненный опыт – пытаться спастись,
Зарываясь в кровавый снег.
Болезненный опыт – смотреть ей в глаза,
Когда умирает мать.
Как больно понять, что значит «любить»,
И даже не успеть закричать…
Болезненный опыт – искать себя,
А в результате себя потерять.
Болезненный опыт – пытаться ловить,
Да только руки в кровь изодрать.
И каждое утро прибавлять новый день,
К тем, что уже потерял.
Ты так долго искал, что могло бы помочь,
Но так ничего не узнал.
1996 – 2000 (Сборник «Больное семя» 2000г.)
Осознание счастья приходит внезапно:
Кулачки застучали по худым коленкам.
Звонкий смех режет слух, как выстрел в склепе,
Такой же лишний и невинный.
Радость настоялась, как старинные вина,
А сегодня с утра ты заразилась весной,
Ты смеешься безумно – ты так ранима,
А под вечер опять выпадет снег.
От меня пахнет спиртом,
От тебя пахнет снегом,
Ты сказала мне, что наступила весна.
Я совсем ослеп, я иду по лужам,
Бреду по колено, не чувствуя дна.
В темных углах проснулись мухи,
Чтобы выпить нашу кровь до дна,
Но, слышишь, уже стучится весна,
В кирпичную стену стучится весна!
В страшных муках рожает весна,
Таких, как мы – ненужных и лишних.
Мы умрем не позже утра
От приступов кашля и нигилизма.
1996 – 2000 (Сборник
«Больное семя» 2000г.)
Глава II
О любви?
Это было со мной
В позапрошлом году,
Это мало, но все.
Или что там еще?
Я не помню, забыл…
А. Машнин
Собачка-инвалид.
Она не может ходить, но она еще дышит,
Я знаю, что она меня еще слышит,
Я говорю с ней о смерти, но она не боится,
Хоть и знает, что однажды она не очнется от сна…
Я выношу ее
Гулять поутру.
Она тихо скулит, вспоминая о чем-то,
Я молчу – мне мешает вспомнить икота
И рвота
С кровью.
Внутри все как будто поедено молью,
Каждый вдох отзывается страшной болью.
Я лежу на снегу и смотрю слепыми
глазами в небо, темное
синее небо,
далекое синее небо,
такое бескрайнее небо.
Нас найдут дня через два,
Когда на лестнице почувствуют запах,
Сломают окно, двери, стену,
И ворвутся к нам в противогазах.
На нас, разложившихся, будет мутно смотреть,
Мы будем два мертвых, но счастливых трупа.
Мы не оставили здесь друг друга,
Если мы вместе, то что нам смерть?
Любовь!
1996 – 2000 (Сборник
«Больное семя» 2000г.)
Ты была такой счастливой,
Но сказала: «Пусть всем будет плохо!».
Я подарил свободу твоей собачке –
Я забыл закрыть двери, когда уходил…
Ну что ты молчишь, моя кроха?
Спой песню скрипучих перил.
А нам отключили телефон и свет,
Мы гадаем – надолго ли?
Ведь темно узнавать в тебе тебя,
Темно сочинять стихи.
Ну что ты молчишь, моя кроха?
Отпусти мне грехи.
Пусть текут по асфальту, по лицам,
Оставляя прожилки дорог.
Я напрочь лишен легкомыслия,
А на перилах повесился Бог.
Ну что ты молчишь, моя кроха?
Нажми на курок.
Ты раскрасила стены в белое,
И вдруг тебе стало плохо?
Среди белых стен ты оделась в траур,
Поминая небо цвета белил.
Теперь ты поешь навзрыд
Песню скрипучих перил.
1996 – 2000 (Сборник
«Больное семя» 2000г.)
Времена меняются,
Звезды с неба падают,
Облака линяют
И плюются градом.
Я лежу на травушке
И глотаю землю,
То ли я не в радости,
То ли я с похмелья…
Уйди от меня, мое солнышко,
Чтоб было темней,
Уйди от меня, моя милая,
Чтоб было свежей.
Убей меня, мать, в утробушке,
Чтоб я не успел
Порвать это небо криком,
Взорвать это небо криком.
Зарой меня в землю матушку,
Чтоб вырос цветочком аленьким,
Чтоб не было стрёмно от солнышка,
Чтоб не было душно от миленькой.
Чтоб рос я в лесу под березкою,
Чтоб корни искали воду мне,
Чтоб ветер мне пел колыбельную,
Чтоб не было больше грустно мне,
И вскоре придет красна девица,
Порежет меня острой бритвочкой,
И соком наполнит вены свои,
И будем летать как птицы.
Мы будем летать как птицы…
1996 – 2000 (Сборник
«Больное семя» 2000г.)
Любимая моя спиной в углу
Сидит,
Молчит,
И смотрит на луну
Или на блики на стене.
А в комнате пустой
Из мебели лишь я
Немой.
В своем присутствии я сочетаю
Аморальность брошенного на пол стула
С предательством скрипучего дивана,
И отрешенность наркомана
Мне позволяет не заметить
Абсурдность форм стены,
Где та, чуть изгибаясь, вдруг резко переходит в потолок,
Роняя лепесток
С цветка,
Соскучившегося по солнцу,
Отсутствие которого не замечает
Та, что сидит в углу,
И так мне дорога,
Хотя об этом явно не подозревает.
И тихо догорает
В моей руке бычок, символизируя собой
Скоропостижность и безвременность кончины
Какого-нибудь мудрого поэта,
Который, чтоб писать стихи,
Так часто принимал таблетки,
И сны любил чуть больше, чем я ту,
Что все еще сидит в углу
И смотрит на луну, но
Стоп!
Мне кажется, что время задремало,
И дальше не ползет,
Как будто осознало
Бессмысленность движения по кругу.
И будет еще сниться долго
И угол, и луна, и ты, и я…
И друг от друга мы неотделимы.
Все это – элементы целостности мира
Как некий, суть, круговорот.
И наша комната как эпицентр всего…
Наши часы идут не в такт –
У меня прошел год, у тебя только день.
Мы по разные стороны света.
Я тоскую по осени,
Ты хотела быть моим летом,
Ты в тишине,
Я мечтаю стать ветром;
Нашей пьесы заключительный акт.
Наше время задает нам ритм,
Но мы чувствуем разные танцы;
Мы по разные стороны звука.
Я кружу в ритме вальса,
Тебя уносит рэйв
(Состояние комы),
Мне поет Ник Кейв;
Мы друг друга никогда не простим.
Наши часы сбились давно.
У тебя уже ночь, у меня еще день –
Мы с тобой на разных планетах.
Ты на Марсе,
А я на Земле,
Я хочу быть с тобой,
Но не знаю где.
Пересечение наших орбит исключено…
