Владимир РОГАЧЕВ

На пляже: полковник, актриса,

Поэт и воришка – орда!

Песочный, безранговый

глиссер

Зовет: подпалим города!

О, южные поиски счастья!

И скрипкой – любовь на

И власти ликуют безвластны,

На бронзовых мчась парусах.

Движенье. Сверлящее солнце.

Крик чаек. И в море –

стрелой.

Душа обращается в стронций –

Чтоб стать и твоею душой.

Пески затуманены текстом –

Рассыпанным лепетом ног…

Спасаемся солнечным

бегством

От каменной власти тревог.

Хохочет седая актриса,

Играет – без текста! –

с песком,

И детство проносится мимо

На солнце сверлящем верхом.

Серьезных наук кандидаты

Серьезно кромсают песок.

И замок встает конопатый,

Не низок встает , не высок.

Нет званий. Полковник,

как мальчик,

Гоняет резиновый мяч…

Футболит сердечник-начальник

Идет удивительный матч.

Но завтра над давящим плацем

Он встанет внушителен, строг.

И сильным приказовым басом

Команда ударит в висок.

Актриса опять романтично

Обманет для зрителя смерть…

В машинном бюро, как обычно,

Бумажная свяжется сеть.

Приказы, дела, отношенья,

Входящая дробь номеров…

И папки без тени сомненья

Согласно проглотят улов.

Расставлены судьбы канонно,

На полках расплачется жизнь.

Компостер пробьет непреклонно:

двести,

один…

Ночь. Пусто. Безжизненно.

Страшно.

И лечится пляж у волны

Один. Угоревший, уставший,

Ложится в зеркальные сны.

Пустынно на пляже.

Трагично.

Песку не зарыть лунный

А ветер читает привычно

Обрывки вчерашних газет.

На крушенье надежда чернела.

Дым останный сиял, исчезал.

Кровоточить душа не умела.

Сын, не плача, божественным

Как мне жить? Только

звездное лето

Прячет пряный июньский восторг…

Перейти, перейти через это.

Не узнать, не узнать жуткий

срок.

Разгорелась звезда –

распалилось

горе горькое, в тихой груди.

Мне опять моя мама

приснилась,

Не зовет, говорит: "Погоди".

Это вечности мудрой приметы.

Синий сон. Настоящий закат.

Дорогие мои, на рассвете

Я останусь. Мне надо назад.

Плещет синяя речка

прощанья.

Остуди мне ладонь –

сын омыт.

Папа! Тает душа!

До свиданья,

я узнал, папа, - сердце

Папа милый!.. И имя погибло.

Только им я и помнюсь

земле.

В этот день мое солнце остыло,

Улетело на черном крыле.

Когда холуй смердит речами:

Ребята, не Москва ль за

нами! –

Не струсить, дать бы бой!

Но часто бой даешь ночами,

А утром, с первыми лучами,

Пьешь кофе под отбой.

На службу шествуешь смущенно,

Свернувши провод оголенный

До вечера с женой.

И дураку ответив: "Здрасте",

Тайком бумагу рвешь на

части,

Не вставши над судьбой.

И годы стройной вереницей,

Не журавлем и не синицей

Тебя ведут в покой.

И за него дают прибавку,

И ты попался на булавку

В гербарий дурака.

Свои теперь у слова цены,

И ты согласен на размены…

Когда холуй смердит речами:

Ребята, не Москва ль

за нами?

Я снова на знакомом

волжском берегу.

Но берег тот все дальше

от меня,

Все меньше купол

Никольского собора,

И почти не видно домов –

словно

Уходит в зеленое летнее море

Старинный русский город

Там вечный мальчишка

живет!

И он все ближе, ближе…

он ловит

Немыслимо чистые лучи

Солнца 1952 года…

Он ловит лучи в такое

звенящее раннее утро,

Что бьется меж пальцев

белый песок.

Он счастлив, мальчишка,

он мой…

Это я, а рядом мой дом,

мой дед,

Моя мама, и папа скоро

Вернется с Кавказа, где

служит в войсках,

А бабушка встала – легкий

дымок

Поднялся… Затаилась роса

В траве под кустами,

И лет мне двенадцать,

и нужно увидеть

Две речки – они обегают

мой город

И слева, и справа.

Поближе к Москве –

Рыболовка,

Ближе к Рыбинску –

Радиловка,

И множество дел между ними.

Данный материал перепечатан из газеты "Тюменский комсомолец" 1988 года выпуска. Цель данной публикации – раскрыть виднейшего культуролога и критика Тюмени как поэта.